Карлсбад — красивое место. Он в ущелье, кругом — горы. Я здесь один, семья в Франценсбаде, в 2 часах езды. Мой курс продлится 4 недели, начиная от завтра, когда я в первый раз выпью стакан минеральной гадости. Какая досада, что у тебя печень в исправности, а то мы недурно провели бы сезончик. А нет ли у тебя упорных запоров? Они здесь отлично вылечиваются. Уж не говорю о том, что здесь столько «нравов», что они могут кормить нас обоих по крайней мере в течение года. Но главное не в этом, а вот в чем: недели через три сюда прибудет твой друг Фидлер. Он, как известно, немец. Мы с ним хотим вдвоем недельки три поездить дешево по Германии и Австрии, побывать в Праге, Нюренберге, Аугсбурге, Будапеште, Мюнхене и пр. Он знает страну и язык, и с ним будет удобно. А уж что это обойдется дешево, ручательство то, что он немец, и притом аккуратный. Ты не пожалел бы, если бы к тому времени прикатил сюда и потом поездил с нами. Это обойдется тебе не больше 250 р., и ты получишь великое удовольствие, за это я ручаюсь своею печенью. А времени возьмет у тебя не больше месяца. Приезжай, Антон, поступишь разумно. Если б ты только мог вообразить, какое здесь пиво! и какая природа! Две вещи, которые ты любишь, кажется, без оговорок.
Подумай, взвесь, сообрази, а лучше — не думай, не взвешивай и не соображай, а просто садись в вагон и дуй. Самый краткий путь для тебя: Граница, Прага, Карлсбад. Отсюда и двинем. Addio! обнимаю тебя. В следующий раз напишу о необыкновенном появлении у меня в Петербурге Сергеенка и о том, что из этого вышло. А теперь надо писать продолжение для «Нового времени». Приезжай же, ей-богу приезжай!
Твой И. Потапенко.
Милый Антонио!
Уговори Алексея Сергеевича и себя самого не торопиться с поездкой в Нижний. Подыши свежим воздухом и поговори о литературе. Я не знаю, что с твоей «Чайкой». Предпринял ли ты что-нибудь? Завтра зайду к Литвинову, если он здесь, и узнаю. Но теперь время у нас страшное. Цензора ходят обалделые. Есть слух, что будет отменена литература; а в таком случае и цензора не будут нужны и, следовательно, потеряют свои оклады. И потому они, как говорят, дружно стоят за литературу. Если не ошибаюсь, Вукола Лаврова решено посадить на кол, Гольцеву отрезать язык, а Ремезова назначить на должность швейцара в театральной улице. За достоверность слуха не ручаюсь. Жму твою руку и прочее.
Твой И. Потапенко.
P. S. В настоящее время пишу повесть из быта гробовщиков, для чего сделал большие знакомства в этом мире. Пора ведь и о душе подумать!
Милый Игнациус, пьеса посылается. Цензор наметил синим карандашом места, которые ему не нравятся по той причине, что брат и сын равнодушно относятся к любовной связи актрисы с беллетристом. На странице 4-й я выбросил фразу «открыто живет с этим беллетристом» и на 5-й «может любить только молодых». Если изменения, которые я сделал на листках, будут признаны, то приклей их крепко на оных местах — и да будешь благословен во веки веков и да узриши сыны сынов твоих! Если же изменения сии будут отвергнуты, то наплюй на пьесу: больше нянчиться с ней я не желаю и тебе не советую.
На странице 5-й в словах Сорина: «Кстати, скажи, пожалуйста, что за человек ее беллетрист?» — можно зачеркнуть слово ее. Вместо слов (там же) «Не поймешь его. Всё молчит» можно поставить: «Знаешь, не нравится он мне» или что угодно, хоть текст из талмуда .
Что сын против любовной связи, видно прекрасно по его тону. На опальной 37 странице он говорит же матери: «Зачем, зачем между мной и тобой стал этот человек?» На этой 37 странице можно вычеркнуть слова Аркадиной: «Наша близость, конечно, не может тебе нравиться, но». Вот и всё. Подчеркнутые места зри в синем экземпляре.
Когда же в Мелихово?
Значит, то, что можно, зачеркни, буде Литвинов скажет предварительно, что этого достаточно.
Благодарю за шоколад mignon. Я ел его.
16–17 уезжаю на юг, буду в Феодосии, поухаживаю за твоей женой. Во всяком разе пиши мне. После 20-го мой адрес такой: Феодосия, дом Суворина.
Ведь еще комитет!!
Если зимой отыщешь мне квартиру, то всю зиму проживу в Петербурге. Достаточно одной комнаты и ватерклозета.
Не проехаться ли нам вместе куда-нибудь? Времени ведь еще много. В Батум или в Боржом? Здорово попили бы винца.
Крепко сжимаю тебя в своих объятиях.
Твой должник Antonio.
11 авг.
Наклеить придется по одному листку в каждом экземпляре на 4-й стр. На 5-й же и на 37-й только зачеркивай. Впрочем, поступай как знаешь. Прости, что я так нагло утомляю тебя.
С своей стороны я подчеркнул зеленым карандашом то, что можно зачеркнуть и что, если стать на точку зрения цензора, наиболее зловредно.
23 авг. В Москве.
Милый Антонио,
Ты исчез за день до моего появления в Москве. Это жаль. И куда ты исчез, никому неизвестно. Мне дал адрес в Феодосию, а поехал, кажется, на Кавказ. Но я следую адресу и пишу в Феодосию.
Пиеса твоя претерпела ничтожные изменения. Я решился сделать их самовольно, так как от этого зависела ее судьба и притом они ничего не меняют. Упомяну о них на память. В двух местах, где дама говорит сыну про беллетриста: «я его увезу», изменено: «он уедет». Слова: «она курит, пьет, открыто живет с этим беллетристом» заменены: «она ведет бестолковую жизнь, вечно носится с этим беллетристом», слова: «Теперь он пьет одно пиво и может любить только немолодых» заменены: «теперь он пьет одно пиво и от женщин требует только уважения» и еще две-три самых незначительных перемены. Дело в том, что цензор желал не совсем того, как ты понял. Он требовал, чтобы Треплев совсем не вмешивался в вопрос о связи Тригорина с его матерью и как бы не знал о ней, что и достигнуто этими переменами.